Взгляд из Зазеркалья

Взгляд из Зазеркалья
автор Алтухова И.В. ( CorelPaint 9 )

2012-10-08



Бессмертная душа Марины Цветаевой


Сегодня, 8 октября 2012 года, исполняется 120 лет со дня рождения великой русской поэтессы Марины Цветаевой... 
В 1913 году, когда ей шёл 22 год, она написала:

Моим стихам, написанным так рано,

Что и не знала я, что я – поэт,

Сорвавшимся, как брызги из фонтана,

Как искры из ракет...

Разбросанным в пыли по магазинам

(Где их никто не брал и не берет!)

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед.

В Нидерландах, в городе Лейдене, 20 лет назад, в год 100-летия со дня рождения Марины Цветаевой, стартовал удивительный культурный проект – на фасадах зданий этого города были нанесены стихи 101 величайшего поэта мировой истории. Это стихотворение Марины Цветаевой открывало проект.


Да, черед ее стихам настал. Сегодня ее читает весь мир. Знают и любят стихи Марины и ее соотечественники. Но знаем ли мы, какой кровью ей давались ее невесомые рифмы, ее поэтическое могущество, особый магнетизм слов?

С детства, с тех пор как она стала отождествлять себя с амазонкой, осознание своей необычной женской сущности, отношение к миру сквозь призму романтики, героики, любви сквозит в ее стихах.

Я женщин люблю,

что в бою не робели,

Умевших и шпагу держать,

и копье, –

Но знаю, что только

в плену колыбели

Обычное – женское –

счастье мое!

По ее стихам легко угадать, какие бури бушуют в ее душе. Ее знаменитое стихотворение «Генералам двенадцатого года» было написано после замужества, когда ее молодой муж, Сергей Эфрон, готовил себя к военной карьере.

А потом появился цикл «К подруге» – один из самых нежных и волнующих, и мало кто из читателей догадывался, что подруга – это еще один жизненный и очень непростой опыт Марины, мятущейся в Стране Любви...

Сергей Эфрон через всю жизнь пронес свою любовь к Марине, не зацикливаясь на ее многочисленных романах – платонических и не очень, он понимал, что она – не от мира сего – Поэт, и любил ее такой, какая она есть.

И тут начинается та самая страшная полоса в их жизни, которая, наверное, не закончится до самой смерти. В сущности, как мало ей пришлось видеть светлого и хорошего. Детство – да, счастливое, беззаботное. Отец – профессор, основатель Музея изобразительных искусств, мама – музыкантша, поэтесса... Но все закончилось в 16 лет, года мать умерла от туберкулеза. Они долго жили за границей, Марина даже училась в Сорбонне. Но после смерти матери в ней произошел надлом. В осиротевшем доме жить не хотела – записалась в интернат при Московской частной гимназии. Уже тогда тема смерти в ее стихах стала доминирующей. Писала Марина с 6 лет, и к окончанию гимназии уже была известна в литературных кругах. Она была самостоятельна. Могла запросто бросить учебу и махнуть в Крым к Максимилиану Волошину, покровителю всех поэтов, художников и музыкантов. Волошинская вольница вызывала много толков, но там было весело. И главное там были все свои. Именно там, в 1911 году, она, 19-летняя, случайно познакомилась с 18-летним мальчиком-сиротой Сергеем Эфроном, лечившимся от туберкулеза. Они решили больше никогда не расставаться. И поженились! Следующий год (жили они в Москве) был для них счастливым – родилась дочь Ариадна, у Марины вышел второй сборник стихов. А потом еще один. К 1916 году она стала известным в России поэтом...

В 1917-м году, (по иронии судьбы, в октябре, в канун Октябрьского переворота), они уехали с Сергеем в Крым к Волошину. Узнав о революции, Марина вернулась в Москву за детьми – но прорваться обратно к мужу не смогла... Лишь в 1918 году, тайно, он, белый офицер, прибыл в Москву проститься с ней, перед тем, как отправиться в армию Корнилова. Это ж как надо жаждать встречи, чтобы, рискуя быть убитым, приехать в город – большевистский оплот...

Он отбыл воевать, а она осталась бороться за существование – совсем не приспособленная к этой борьбе. Они голодали, Марина пыталась зарабатывать физическим трудом, но это не помогало. Чтобы спасти младшую дочь, она отдала ее в приют для голодающих семей, была надежда, что там ребенка хоть будут кормить. Но там, напротив, персонал отбирал у детей последнее. Ирина умерла от истощения, а Марина до конца своих дней не могла простить себе смерть дочери.

О муже она думать себе не позволяла, ибо считала, что он – погиб. Но как ни странно, писать – не перестала. С 1917 по 1920 год ею написано около 300 стихотворений! Ярких, страстных. Конечно, о любви, о себе, о Сергее, о жизни, о ее великом даре. Стихи этого периода цитируются, их знают многие.

Увозят милых корабли,

Уводит их дорога белая...

И стон стоит вдоль всей земли:

«Мой милый, что тебе я сделала?»

Сергей прошел с белой гвардией весь путь от начала до конца, остался жив, оказался в Чехии, и к 1921 году был студентом пражского университета. Марина приняла решение уехать к мужу. И через год она уже была в Берлине, где он ее и нашел.

В Праге семья просто находилась на грани «выживания». Представьте руки Марины в тонких серебряных браслетах (память о матери). Они беспрерывно крошили, мешали, мыли, чистили, скребли, стирали одежду для Алечки и Мура. Здесь, в Чехии, она родила сына Георгия, за своеобразное «мурлыканье» малыша звали Муром. Жили фактически впроголодь. И просвета не было. К тому же весь эмигрантский литературный свет был в Париже. Сергей Яковлевич сам уехать не мог – он работал над докторской диссертацией в пражском университете, но решительно настоял на том, чтобы Марина и дети ехали во Францию. Он вполне серьезно опасался, что «Марина может сделаться здесь кухаркой», и забудет – поневоле! – о стихах, да и детям нужна была «другая среда». 31 октября 1925 года Марина, Аля и Мур покинули Прагу и на поезде отправились в Париж.

Говорят, дети повторяют судьбы родителей. В чем-то она повторилась и у Ариадны-Али, как звали ее домашние. Хотя Марина считала, что дочь – не в нее. «Я в этом женском роду последняя, – говорила о дочери Цветаева. – Аля – целиком в женскую линию эфроновской семьи, вышла родной сестрой Сережиным сестрам...».

Аля сполна разделила горечь эмиграции. В то время как другие девчонки предавались вполне девичьим развлечениям, она выполняла тяжелую работу по дому, вязала без устали шапки и шарфы, продавая их на базаре, потом, когда в 1925 году Марина родила сына Георгия, старшая сестра стала ему нянькой. Естественно, ей хотелось вырваться из дома, учиться, быть со сверстниками. Она поступила в школу при Лувре, потом – на службу. Марина была недовольна...

Их разногласия закончились решением Али уехать в Россию. Словно что-то предчувствуя, Марина написала еще в 1918 году в стихотворении, посвященном дочери: "Сивилла! Зачем моему ребенку такая судьбина?"

...Марина провожала повзрослевшую дочку, передала сумку с гостинцами, неторопливо трижды перекрестила, вглядываясь ясными близорукими глазами. Сказала: «Благословляю тебя...» О Боже, как же это не похоже на ее раннее – подруге: «Благословляю вас на все четыре стороны!»

Через два года она, потрясенная, запахиваясь все в ту же вязаную дочерью кофту, с крыльца дома, где семья недолго жила, воссоединившись после эмиграции, проводит ее в тюрьму, не подозревая, что видит ее в последний раз...

Но это будет потом. А тогда все они бредили новой Россией – как новым идеалом. Сергей Эфрон в Праге еще основал «Движение за возвращение на Родину». Поэтому им не очень доверяли, хотя Марина организовывала свои литературные вечера, и на них собиралась эмигрантская публика. С литературными кругами Франции контакты ей наладить не удалось. Чужими они были, а своей нескрываемой ностальгией по Родине – вообще даже подозрительны.

Первой уехала Ариадна. Вслед за ней – Сергей Эфрон. Оба были вскоре арестованы.

Но оставался сын! Она хотела сына с какой-то неистовостью, впрочем, как и всего, чего хотела в жизни. С какой-то, поистине мужской, не женской страстью, она мечтала продолжить свой род, цветаевский род, себя самое в сыне, ее сыне – слепке с нее самой!

Она жаждала забыть последнюю свою любовь с известным чешским поэтом, любовь, «отнявшую воздух», и этот «процесс забвения» вылился у нее не только в творчество – как всегда-, но и в мучительное хотение сына. Именно – Сына. Что это было – ощущение невольной вины перед Эфроном или вновь – попытка найти прибежище в любви преданного ей человека? Так трудно плутать в зарослях души этой удивительной Женщины вся жизнь которой – Стихия Любви...

Сын родился удивительно похожим на нее. Все поражались – ничего эфроновского – только ее, цветаевское. Муж шутил: «Это не Георгий Эфрон, а Марин Цветаев...»

Пятнадцатилетним юношей покинул он Париж, чтобы уехать с матерью в незнакомую далекую страну, к сестре и отцу.

И вот два одиноких в новой стране человека остались один - на один в 1939 году перед действительностью: арестами Али и Сергея Яковлевича, мыканьем по съемным квартирам, мучительной добычей денег, абсолютным равнодушием к поэзии Марины со стороны общества. В 1941 году она еще пыталась передавать посылки мужу – не зная, что он обречен. Идеалист, наивный мечтатель, доверчивый и на всю жизнь остававшийся большим ребенком, который верно и вечно любил и боготворил свою Марину.

Великая Отечественная война застала ее за переводами Гарсия Лорки – друзья-литераторы (среди них – Борис Пастернак, Николай Асеев) подбрасывали ей работу. Марина решает бросить все уехать вглубь страны. Все из-за сына. Потеряв всех, она безумно боится потерять и его. Собирал ее Пастернак, он и принес некоторые вещи и крепкую веревку для перевязки. Проверяя ее, пошутил: «Крепкая. Можно вешаться». О, если б мы знали все наперед...

В эвакуации, в Татарстане, а теперь, благодаря Марине, городке известном на весь мир городе Елабуге, она не могла найти работу. И жить было не на что. Никого вокруг не волновала судьба какой-то беженки Цветаевой. В архиве союза писателей Татарстана сохранилось ее отчаянное письмо, где она предлагала свои услуги по переводу с татарского в обмен на мыло и махорку. Ей не ответили. Все писатели к тому моменту были арестованы, а завхоз не знал ни Цветаевой, ни русского языка... Ее подкармливала жена местного милиционера, которой она помогала стирать. Последней надеждой оставался переезд в соседний Чистополь, где собрались московские литераторы, и где должна была открыться столовая для них. Цветаева написала туда заявление с просьбой принять ее посудомойкой. А через пять дней – повесилась... На той самой веревке. По непостижимому совпадению – почти день в день, когда расстреляли Сергея Эфрона...У обоих дата кончины – август 1941 года...

Сил их сына Георгия – хватило на двухлетнее противостояние слепому террору, последовательно лишившему его родины, родителей, семейной защиты, жилища, куска хлеба, …гонявшему его по чужой стране своими эвакуациями и мобилизациями то в Среднюю Азию, то в Трудовую армию, то в штрафной батальон, и, наконец, втоптавшему его без вести и без следа в белорусскую землю. Последнее упоминание о нем было найдено в архивах. «В 1943 году Георгий Эфрон убыл по ранению в госпиталь...»

Как настоящий интеллигент, Георгий Эфрон всю свою жизнь вел дневники. И все пять лет пребывания в России – тоже. Они сохранились. Откройте Интернет со ссылкой на дневники Георгия Эфрона. Прочтите их. Это будет даже не мучительно-напряженное чтение, а проживание вместе с Муром, день ото дня становящееся все более трудным, более «черным». Вы поразитесь проницательности 15-летнего мальчика, будете потрясены его слогом, его размышлениями о жизни, о литературе, его выносливостью. И не выдержите, заплачете над его вселенским сиротством, даже не дочитав до конца осознаете, что ему – не жить. А ведь Марина в одной из предсмертных записок кричала миру: «Не оставьте Мура! Помогите ему!»

Дочь Аля 16 лет провела в застенках, ее дважды арестовывали. Только после смерти Сталина она смогла вернуться домой. Она стала великолепным переводчиком. Некоторые ее работы не уступают шедеврам Марины Цветаевой. Ариадна, по собственному выражению, прожившая не свою жизнь, все-таки реализовала заложенное в ней родителями.

Но главным делом своей жизни Ариадна считала сохранение архива матери и ее литературное возрождение в стране Советов. Только благодаря Ариадне Марину Цветаеву уже знали и читали задолго до того, как открыли литературные архивы во время перестройки. Первая книга стихов вышла в 1961 году. Ариадна умерла в 1975 году.

... Марина Цветаева, как и подобает великому поэту, сказала однажды пронзительно верную мысль, что единственный судья – это будущее. Вот оно сейчас и судит... И ее, и нас…






Комментариев нет: